Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

Часть его первая: Остеология (или учение о костных тканях). Остов тела морехода, его скелет, монолит его и его стоикость, обеспечивают во славу Одина какие-то белые штыри. Они начало, с них нам и зачинать. Для сего, испив лишающего ещё Хвельгельмира из мухоморов, наточенным о Тронхеймс-фьорд ножом, отхватил нам самый из пальцев левой руки, больше не слюнить по галсу. Перетянул обрубок жгутом и поскорее, покуда из отделившегося куса не вышло всё совокупное клубление, стал очищать кость от мяса.

Итог: в костных тканях более по сердцу в битве, на них можно рассчитывать если нечем барабанить, могут торчать, из них сооружаемы орудия, они долго гниют.

Часть его вторая: Синдесмология (или нашёптывание Саксона Грамматика о связках). Тут надобно утвердить, связки в арсенале лизунов основания Биврёста, а именно те лентообразные органы, увязующие кости в одно подвижное целое, наиболее в местах сочленений, есть главные предмет рассёра ванов и асов в минуту величайшего озарения. Кости, хрящи и связки собою сообразуют твердый остов воинствующего мидгардца, на коем утверждены и к коему привязаны мягкие модсогнирпорционы и в углублениях или литофизах коего привешены и спрятаны важнейшие для шансов на Бильскирнир органы. Сам по себе костный скелет ничто, и лишь по соседству со связками он представляет сложную систему устоев и ганшпигов, приводимых в движение толикой Ёрмунганда в каждом, действующей на них извне, и оттого может быть назван органом пассивного движения.

Для достижения главной из связок, нам пришлось принести во славу Форсети диартроз левого колена.

Итог: в связках более бабских умилений, ибо они притянут за уши члены, служат движению от Рагнара до Кожаных Штанов, в них есть связь со всем и они не подчинены воле.

Часть его третья: Миология (или рецепт Андхримнира). Нами уже было глаголено, извивы Ёрмунганда потребны дристунам Рагнарёка для претворения валижестов и если связки служат ему, фенриря члены, то мышцы над движением властвуют. В силу живой сократительности волокон своих они переменяют положение костей, отчасти способствуют сообразованию полостей тела и укрытию заложенных там органов, наконец, своей массивностью главным образом определяют форму мидгардмассы и вес её. Для изучения нами была взята собственная надпяточная, одна из изряднейших, с той ноги, уже лишилась своих свойств из-за отсутствия связок колена.

Итог: в мышцах, у Одина бы выскочил последний, если бы я написал иначе, зиждется более всего, ибо они властвуют над движением, а иное из движений несёт смерть, иное увечье, иное предательство, иное бегство, иное поступь, иное глаголет.

Часть его четвёртая: Ангиология (или свистопляска вокруг пещеры Гуттунга). Эти происходят двух собою видов. Несущие кровь и расходящееся от сердца. И вторые, при посредстве известные соки асораспоряжения приходят в соприкосновение с ихором. Вместе представляются нам положением и ходом перепончатых трубок, разветвляющихся в виде Иггдрасиля или сети и пронизывающих почти все альвадоли. Для познания сосудов и тех, и иных, были вырезаны одна вена и один из узлов, прозываемых лимфатным.

Итог: сосуды с кровью несут в себе умиление через цикличное путешествие, ибо с кровью по телу всякого человека струится и нефть. Вторые же, хоть и способствуют поддержанию этой жизни, но наполнены очень лукавыми, а потому ближе к конунгам Гардарики, гуморами, ибо уж очень болезненны и в случае всемалейшей хвори всей системы, распаляются до чрезвычайности и дают знак прочим, что можно напасть.

Часть его пятая: Неврология (или вотчина Локи поиграть). Тут мы сдались духом и даже все мухоморы Асгарда с самыми раскидистыми, не дали как следует вкусить. Не станем говорить не о серединных нервах, не о головных и спинных – самых значимых из всех, не о нервах муспельхеймграниц, и, наконец, ни слова не произнесём о мерзких нам ганглиях. Скажем только, что в нервах заложено добро, которое растёт ото зла и потому нам оно непонятно. Нервы причиняют ригопасынкам боль, но спасительную, ибо он чувствует, что нельзя ходить по холодной воде, нельзя хватать за язык Фенрира, нельзя садится задом на кол, даже если это во славу Одина.

Часть его шестая: Спланхнология (или учение о внутренностях). Обширнейшее из знаний, никак своею глубиной не соизмеримое с ничтожными нашими возможностями. Посему опыты по внутренностям нашего уже безхёнирного, доканчивал учитель, величайший из волхвов Иётунфельда и могучего Иостедальсбрё. А я, скромный и нерадивый ученик его, приношу ничтожную жизнь свою на благо моего племени ингвеонов, дабы добытые нами познания, помогли им владеть собою и знать себя и окружающих.

Последующая приписка другой рукой.

Мальчишка, сколь много ты не прав и сколь много отважен, только не пытайся трахнуть валькирию, как встретишь на ледяных просторах. Ты принёс себя в жертву, да кто это заметит, ты же не забрал с собой на тот Годвинсона Второго, да и смехотворная жертва не принесёт никому пользы. Ты убил себя, что бы я рыскал в твоих внутренностях, отыскивая какие с пастями, а какие с улыбками, что может быть нелепей по неглубине предположения. Но нет, подобное не по мне, мне ещё вечером нести вергельд, не хочу чтоб по кровавости рук подумали, будто я ковырнул мечом по правде. Да, в эйровотчине обитают побуждения разного толка, но не в разных тканях его, а в разных членах как членах, как они есть, ты же учился на волхва, как думаешь, на хрен тебе нижеследующее. Спроси у Гны, кисти рук, предплечья, плечи, бёдра, голени, стопы и шея. Тринадцать сочл., тринадцать вмест. Каков вывод? На драккаре не делают выводов, поэтому я и не всхожу, придётся очень много считать. Так вот, получается, никогда в свете от Сёрланда до Эуст-Адгер не хмуриться бровям более тринадцати раз к ряду, как и не вытаскивать из под даккара к ряду тринадцати раз отдавленные ноги.

Ты отважно умер, юный Свенельд Олибанум из племени ингвеонов, валькирии встретят твою душу и заберут её на пир к Одину». Хартофилакс закрыл, на место. Сзади предупреждающее покашливание. Обернулся, на пороге застит свет старшая Печаль. Кивнул и вышел вслед в церковь, после в буйство канареечного. Присели на бизеллиум, немедленно прогнулся от омерзения. Моя сестра и сейчас настроена истерически, никак не может явиться в пору обыкновения. Быть может и хорошо, хныканье есть вручённый по недосмотру дар, надобен для облегчения голгофы, унятия жадности, жажды совокупления, помогает исторжению волос с женского тела и делает лицо красивей чем оно есть, пока влага не высохнет. Простишь нас за неучтивость того рыцаря? Разумеется нет, но привели, стало быть, так было нужно. Для меня это было небесполезно, как приснившаяся формула. Какой я страж с потерянной после урагана темницей и хранитель сросшихся кадуцеев, если на моё сокровище никто и никогда не? Ты хотел бы когда-нибудь двинуть так двинуть? – справившись с собой и переварив вышесказанные абанальности как неизбежное зло примирения. Далее между ещё более трафаретный о смерти и жизни, дословно лепить надобности. Ещё одной из теки, взялся рецензировать, когда старшая ушла покачивая уестествлёнными огузками. Автором значился Агафангел Семилуков-Бронников-Шмидт, как видно, человек с большой претензией, представлял на суд читателей «эпическую пьесу» под «В подавленье мятежа есть аспекты дележа, подавление восстанья есть насмешка мирозданью или как я стал молочником в Зоббурге». В начале, притушить подозрение, приводились действующие. «В подавленье мятежа есть аспекты дележа, подавление восстанья есть насмешка мирозданью или как я стал молочником в Зоббурге». Действующие лица: Гуан-Ди, директор библиотеки, 6381 год. Гильгамеш, шумерский царь, 4554 года. Энкиду, его друг 4549 лет. Фениус Фарсайд, филид 1198 лет. Фридрих Михаэль Пфальц-Биркенфельдский, пфальцграф, 140 лет. Каспар Хаузер, таинственная личность, около 52 лет. Пауль Йоханн Анзельм фон Фейербах, его биограф, 89 лет. Яровит, жертвователь, на чьи деньги построена библиотека, 6381 год. Александр Ипсиланти, руководитель греческой революции, 72 года. Китеж Вуковар, сын и криптобиограф Елисея Новоиорданского, 306 лет. Ксения Вуковар, его мать, 343 года. Доротея Фиманн, женщина с острой памятью, 109 лет. Людвиг Эмиль Гримм, её художник, 74 года. Мария-Анна Шикльгрубер, бабушка Гитлера, 114 лет. Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, превзошедший Цельса, 371 год. Авл Корнелий Цельс, врач и энциклопедист, 1889 лет. Николай Гоголь-Яновский, прозаик и драматург, поэт и публицист, 53 года. Фёдор Шакловитый, окольничий, 221 год. Урия Хеттеянин, израильский воин, 2714 лет. Константин Циолковский, основоположник теоретической космонавтики, 7 лет. Христиан Гюйгенс, механик, 235 лет. Фридрих Арнольд Брокгауз, издатель, 92 года. Имхотеп, зодчий, 4494 года. Мартин Цайлер, топограф, 275 лет. Су Сун, энциклопедист, 844 года. Фридрих Шиллер, поэт, 105 лет. Дмитрий Менделеев, химик, 30 лет. Александр фон Гумбольдт, учёный-энциклопедист, 95 лет. Мефодий Дёмин, стрелец, 274 года. Абу-ль-Фарадж Али ибн Хусейн ибн Мухаммад ибн Ахмад аль Умуи аль-Курайши, писатель, 967 лет. Сцена разбита на четыре части, разделённые стенами. Слева направо: каменная площадь на которой стоит очередь в библиотеку (её внутренне устройство сделано по образцу Чертковской библиотеки Москвы), расположенную в средневековом рыцарском замке. Кабинет, потолок которого (соответственно и стены), теряется в потолке театра, на сцене эта её часть образует длинную и узкую башню. В кабинете директор библиотеки и жертвователь. Ров перед замком и прижатый к нёбу подъёмный мост. На берегу рва несколько воинов и правителей разных областей. Четвёртая часть сцены, самая правая, представляет собой ход в подземелье, в котором стоит Имхотеп, Каспар Хаузер, Доротея Фиманн и Мария-Анна Шикльгрубер. Директор библиотеки сидит за столом и что-то пишет, жертвователь нетерпеливо расхаживает по кабинету. Воины и правители составились в круг и о чём-то тихо совещаются. Зодчий, таинственная личность и бабушка Гитлера что-то потеряли и, светя масляным фонарём под ноги, склонились к пыльному полу. Между ними происходит первый слышимый зрителю разговор.